Молодые писатели двигались очередью в столовой, строились, чтобы пройти в актовый зал на лекцию какого-нибудь свадебного эксперта, толпились вечером у стойки бара. Только в бассейн почему-то никто не ходил

Наверное, потому, что и без того многострадальное писательское тело в зыбком водяном преломлении кажется напрасным придатком к литературе.

Это был Девятый Форум молодых писателей и еще это был старорежимный, но уютный пансионат Липки, что в Подмосковье. Мероприятие это двигает культуру России вперед, кроме шуток. Сотни молодых авторов из 65 регионов страны встречаются каждый год друг с другом и даже везут с собой несколько тяжелых баулов, груженных рукописями, сменным бельем и тапочками для дополнительного уюта.

Липки 2010

Без уюта нельзя делать хорошую литературу – недаром маститые передовики словесности на недавней встрече с премьер-министром РФ просили оставить в покое их дачи в Переделкино. И в качестве примера того, как хорошо удобренная почва благоприятно способствует росткам гениальности, следовало привести Владимиру Владимировичу практику Форума в Липках.

Возможно, со мной что-то было не так в ту неделю, но я никак не мог обнять и каталогизировать в своей голове такое безграничное количество литераторов, сновавших туда-сюда на тревожно близком от меня расстоянии. И ведь не каждый желающий автор попал на этот праздник – конкурс был великий, как говорили организаторы.

Чертовски смущали меня моменты, когда писатели превращались в толпу, когда они строились в очередь за картофельным пюре в столовой, или оборачивались аудиторией перед лицом какого-нибудь эксперта, типа председателя партии "Правое дело" Леонида Гозмана, читавшего лекцию на тему "Человек и политика в эпоху перемен".

На самом деле никаких перемен в писательском быту и облике не происходит со времен, наверное, 60-х годов 20 века, думал я. Ясно же, как божий день: это поэты-трибуны со своими воплями и Венедикт Ерофеев со своим дешевым одеколоном проложили шпалы, по которым авторы пяти неизданных романов натужно тащат свою скрипучую дрезину. Все они мне скопом казались неряхами и слабаками. Даже в бассейн раз-другой сходить не могут!

Страшна толпа интеллигентов, особенно когда она едина в своих порывах – бегает от столика к стойке бара и под хиты Муз-ТВ, раздающиеся из репродукторов, заказывает пиво и пепельницы.

Пары алкоголя струились над территорией пансионата; казалось, вот-вот еще один утомленный гений опрокинет стакан спиртного и в окна корпусов забарабанит ливнем винная кислятина. Если писатели не читали друг другу стихи и не боролись, обхватив живот, с похмельной отрыжкой, тогда они обсуждали литературный процесс. Как символ оного, страусиной походкой состоявшегося мастера советской закалки, который, впрочем, стал достаточно смел, чтобы описать половой акт, выхаживал по пансионату Владимир Маканин.

- Мне кажется, если поменять определение "глубокий" на "нерушимый", то рассказ будет превосходным.
- Да, я долго думал над этим вариантом, будешь смеяться, но он приходил мне в голову! Так я и сделаю, и спасибо тебе большое!

Отрешенный от мира дервиш, скопец, черт возьми, сектант, сумасшедший, одинокий безумец – вот кем был для меня писатель. Но стоило пройти мимо меня какому-нибудь вертлявому прохвосту в туго заправленной под штаны рубахе с раздутыми рукавами и тремя публикациями в толстых журналах за душой, как ветер его танцующей походки рассеивал мое наивное наваждение.

Пили если не все, то многие – благословление на это дал сам Хэмингуэй: "Не доверяю людям, которые никогда не напиваются", и, конечно, все грехи пьянства на много тысяч лет вперед простил пресловутый текст "Москва-Петушки".

- Что делал Венечка…
- Что он делал? – Смотрю на усталого молодого поэта из Зауралья – он не спал две ночи и метал во все стороны свои слюни вместе со своими стихами, не выпуская окурок из уголка губ.
- Он страдал за всех нас, он плакал над каждым неродившимся ребенком. Меня еще не было. А он уже плакал надо мной. – Отвечал поэт, звеня и дергая бутылкой вина об стакан – красная струя плескалась мимо, шлепалась ему на брюки, струилась на пол гостиничного номера.

Я и сам был хорош – ходил и шарахался всех подряд, предпочитая торчать в номере и ни с кем не знакомиться. Или самодовольно выбегал в холл, напялив на себя футболку с Невероятных Халком, купленную в Pull & Bear за 500 рублей: белые зубы и зеленый кулак торчали как беспомощная угроза этой писательской вселенной. Я подолгу стоял, недоуменно вращая головой, но так как мне нечего было сообщить, меня никто не замечал - изредка только хихикали, насмешливо глядя Халку в лицо, очевидно, принимая его за Николая Расторгуева.

Единственный человек, который был в своей тарелке с первого до последнего дня – некий златокудрый перезрелый херувим в очках и с благородной плешью на голове. Он был поэтом, и притом отчаянным малым. Своим торжественным агонизирующим танцем он возвестил – спасибо за Форум, с литературой надо что-то делать, надо ее спасать.

>Липки 2010

< Предыдущая		Следующая >