Илья Хржановский – гений? Или аферист, годами распиливающий многомиллионный бюджет? Могильщик или спаситель российского авторского кино? Параноидальный тиран? Садист? Большой души человек?

Итак, свершилось: в 2011 году завершились съемки самого одного из самых масштабных проектов за последние десятилетия в российском кино – фильма "Дау" по мотивам биографии Льва Ландау, советского физика, лауреата Нобелевской, Ленинской и трёх Сталинских премий, прославившегося также своей активностью на ниве секса, юмора и педагогики. Что же происходило в Харькове на протяжении трех с лишним лет?

Факты

Про незавершенный фильм написано уже больше, чем про многих лауреатов Канн и Венеции. Это был поистине циклопический проект с монументальными декорациями и сотнями тысяч участников. Актёры и съемочная группа годами жили в "зоне" со своими законами. Три года фантасмагории. Три года люди каждое утро переодевались в одежду конца 40-х годов и через кордон из "сотрудников НКВД" входили в машину времени – "физический институт" сталинской эпохи. На территории института ходили деньги того времени, звучала музыка того времени и действовал запрет на слова не из того времени. В кинопробах участвовали сотни тысяч человек. Была проведена огромная работа по подбору реквизита для воссоздания 30-50-х годов. Молодой режиссер Илья Хржановский стремился к тому, чтобы люди не играли то время, а по-настоящему жили в нем. Профессиональные актеры в фильме практически не были задействованы. В то же время оператором картины был знаменитый немец Юрген Юргес, работавший с Фассбиндером, Вендерсом, Ханеке: многие отмечают "звездность" интернациональной съёмочной бригады.

Слухи

Людей брали на работу и увольняли по малейшей прихоти режиссёра и его ассистентов. Бюджет проекта сильно превысил изначальную смету и зашкаливает за 10 миллионов долларов. На нарушителей правил поведения в "зоне" (пронос на территорию сигарет, мобильника и т.п.) можно было настучать в "НКВД" – и провинившихся штрафовали, лишая части зарплаты, так что атмосфера на съемках сгустилась вполне аутентичная, сталинская. Чекисты приходили с проверками и по ночам. Харьков отходил от съемок, как после войны. Ценный реквизит, предоставленный горожанами, беспощадно уничтожался. В "институте" были оборудованы настоящие физические лаборатории, в которых настоящие физики со всего мира проводили настоящие эксперименты. Кроме того, в "институте" разводили свиней. На съемках царила атмосфера истерии и всеобщей ненависти, источником которой являлся сам И. Хржановский. Непрерывно происходили пьянки, перераставшие в оргии. Приветствовались интимные отношения между участниками проекта. При приеме на работу главный вопрос режиссера к кандидату был таким: любит ли кандидат выпить. Участники съемок сравнивают полученный опыт с пребыванием в концлагере, а режиссера - с Гитлером и Иваном Грозным. Говорит одна из участниц съёмок: "Я не знаю, какие могут быть съемки, когда тебя все ненавидят. /…./ Что меня поражает, так это то, как все сильно уважают позицию Ильи. Эту позицию — "всех используем и выжмем" — в России страшно уважают. Удивительно, что еще нет кольев с головами статистов вокруг офиса, мол, Хржановскому — респект! Люди, типа, смотрят "Ивана Грозныого": "Иван был крутой, он убил столько людей!". Или: "Гитлер был такой крутой!" У меня просто масса друзей, которые мечтают делать кино. Они так сильно загораются этой историей про Илью. Люди верят, что если так себя вести, то они будут гениями. В смысле образности и искусства исполнения это очень сильный режиссер. Оттого, что убедительно, эта вся чертовщина и работает! Если бы Гитлер был менее убедителен, не было бы вот этого всего. Вообще, после этого опыта мне бы хотелось, чтобы Гитлер был менее убедительным. Чтобы это все не работало".

При этом участники съемок отмечают, что эта "игра" в сталинскую эпоху давала им удивительное ощущение настоящей, яркой жизни.

"Сверхусилие на всех уровнях"

Так сам Хржановский ответил на вопрос о том, в чём заключается его метод.
Принудительное перемещение съемочной группы в тяжелые (хотя это кому как) реалии фильма практиковалось и раньше: вспомним Вернера Херцога с его смертельно опасными съемками в джунглях, заставлявшего съемочную группу затаскивать в горы 30-тонный корабль. Кредо Херцога – сделать все возможное, чтобы фильм и пейзаж были прожиты, и ради этого пройти через что угодно. Никаких комбинированных съемок, никаких макетов. "Я хочу вернуть в кинематограф доверие к изображению".

Метод Херцога и Хржановского можно охарактеризовать как анти-брехтовский. Если Брехт в своем театре стремился к "очуждению" – дистанцированию актеров и зрителей от материала, рассудочной интерпретации, то упомянутые кинорежиссеры стремятся, напротив, к полному стиранию границ между искусством и жизнью, к отмене самого понятия актерской "игры".

Актур Марио Адорф в своих воспоминаниях характеризует Херцога как режиссера с манией величия, презирающего людей, который не только приказал срубить сотни деревьев девственного леса, но и планомерно рисковал жизнью и своих актеров, и индейцев. Херцог со своей стороны упрекал актеров в трусости и глупости. Может быть, не Übermensch, но точно Überregissieur!

Хржановский тоже выделяется на фоне российского буйного и в то же время унылого кинематографического пейзажа. Критик В. Топоров: "В контексте отечественного кинематографа, кишмя кишащего сангвиниками, флегматиками и меланхоликами, но ни в коем случае не холериками, дебют Ильи Хржановского исполнен прежде всего темпераментологической новизны. Оборачивающейся и новизной художественной".
Может быть, и Илья Хржановский, и Вернер Херцог обладают гипертрофированным стремлением подчинения окружающего мира своей воле – а в скучную потребительскую эпоху им не суждено было стать конкистадорами, вот они и используют съемки кино как способ реализации своей воли к власти? Такие люди встречаются во всех сферах деятельности – не только в кино. Но титанические свершения в кинематографическом мире фикций – нет ли в этом оттенка абсурда?

Херцог: "Центральная сцена, в которой корабль перетаскивают через гору – важная метафора, вот только я не знаю, метафора чего".

Кино или не кино?

Илья Хржановский утверждает, что является не кинорежиссером, а менеджером проекта, мотором всего происходящего. "Я вообще не понимаю, что такое режиссер сегодня. Сегодня у автора, если он не глупец и не безумец, нет шанса и нет надежды перевернуть мир, нет амбиции первооткрывателя или светлой надежды изменить человечество — это же в воздухе времени". Этому духу времени Хржановский противопоставляет движение против течения, по непредсказуемому маршруту. Сам же он должен правильно организовать этот процесс – "найти людей с правильными глазами, отсечь неживую энергию". И кривая вывезет. Да, мы помним этот процесс по фильму "4", когда короткометражка переросла в полный метр благодаря эффективному администрированию дебоша пьяных старух. Мечта режиссера – оказаться в обстановке, по-настоящему щекочущей нервы? Создать ее на съемочной площадке? И именно атмосфера опасности, риска и свободы собрала в Харькове столько ярких личностей?

Однако – если режиссёр говорит, что он менеджер, а его цель – не результат, а процесс, то имеем ли мы дело с кино? Или это многолетний перформанс, работающий с трансформациями сознания и поведения людей в особых условиях? Такой искренний и правдивый перформанс? А результатом станет некий видеоарт, ядерная физика в духе Мэттью Барни?

Gesamtkunstwerk Freak

Станет ли "Дау" финалом, идеальным воплощением, венцом российского авторского трэша? Он должен стать им – в противном случае придется признать, что гора родила мышь. Подведет ли многолетний труд тысяч людей черту под эпохой в российском кино? Российское кино должно было прийти к "Дау". Не к фильму – фильма-то мы пока не видели, но к методу. Главным героем российского (авторского) кино окончательно и бесповоротно стал фрик – маньяк, бандит, монах, городской сумасшедший… Эпоха "путинской стабильности" не вернула на экраны обычных людей с их вечными проблемами любви-ненависти-дружбы-предательства и прочей жизни. Наше кино по-прежнему свидетельствует об изрядной турбулентности российского быта, предпочитая олигархов да асоциалов разной степени перверсивности.

Опять вспомним немецкую "новую волну", деятели которой принимали активное участие в съемках "Дау": "Кинематограф Вернера Херцога — это культ отрицания посредственности. <...> Его герои осуществляют одинокий и обреченный бунт против культуры как торжества посредственности. Эти немногие /…/ обладают либо талантами и амбициями сверхчеловека, либо дегенеративными рудиментами недочеловека. И те, и другие — уроды…" (киновед Андрей Плахов о Херцоге). Участник съёмок "Дау", режиссер Оксана Вертинская: "Сделали безумный кастинг: какие-то атипичные персонажи, люди с явными отклонениями психическими или физиологическими, то есть они все очень яркие, запоминающиеся, бросающиеся в глаза. Они людей искали по всему Харькову, по всей Украине".

"Дау" - расширение фрикового пространства за пределы экрана, распространение его на весь съемочный процесс невиданных масштабов, и на образ жизни его участников. В Харькове шла многолетняя постановка эпохи. Эпоха как фрик – насколько яркими фриками окажутся сталинизм и прорывы в ядерной физике? Современному российскому режиссеру скучно снимать кино "просто про физиков", как "9 дней одного года", с их скучными моральными и научными дилеммами, ему нужно конструировать новую (то есть старую) невероятную реальность. А русская душа-то тянется к гигантскому, к всеобщему. И режиссеру уже мало кучки фриковатых героев – в "Дау" фриком должны стать целая страна и целая эпоха. Как застой в "Грузе-200", как 90-е в "Москве", как нулевые в "Счастье моем". Над сценарием (который так и не появился по-настоящему, существовал только подробный синопсис) поработал знаменитый мастер жанра Владимир Сорокин. Сверхрежиссеру Хржановскому, в отличие от его актуальных коллег, недостаточно кинореальности. Ему нужна настоящая реальность, нужна искренность и полная аутентичность воссоздаваемого безумного, безумного, безумного мира – не только на экране. А также полная преданность участников процесса. Поэтому фриком неизбежно становится и съемочный процесс.

Хржановский охотно рассуждает о смерти кино. Он полагает, что кино уже давно перестало быть актуальным искусством – инструментом, способным массово менять сознание людей. По его словам, "кино не является сильным наркотиком". А что же является сильным наркотиком для Хржановского? Что даёт ему ту сумасшедшую, заразительную энергию, которую отмечают все работавшие с ним?

В фильме еврей Ландау становится греком (его роль исполняет греческий музыкант Теодор Курентзис). Хржановский: "На самом деле национальность не важна: гений – всегда иностранец, то есть всегда иной, другой, чужой по отношению к окружающим людям и к миру, в котором он находится. Мне изначально было ясно, что этот герой не может быть европейцем, это должен быть представитель культуры другого типа, более древней, чем наша. Греки, как и евреи, – народ, тысячи лет назад имевший отношения с богами, что отражено в античной литературе и в Ветхом Завете. Античные герои обманывают, врут, убивают, и одновременно это существа высочайшей морали, просто они живут по другим законам".

Должен ли режиссер такого фильма, как "Дау", быть подобен античным героям? Кажется, Илья Хржановский постарался стать таким – с учетом эпохи. Участник съемок Денис Тропашко: "Мне кажется, сам Хржановский похож на Сталина в конце жизни, когда это был совершенно параноидальный человек. Сам фильм действует как радиация. Возможно, Хржановский изменился помимо своего желания — просто так долго в этой эпохе варился… Проект захватил его, произошли необратимые изменения".

Кино как способ воссоздания эпического времени и пространства – пространства, населенного героями и злодеями, открытиями и катастрофами – но не на экране, не перед камерой, а в реальной жизни, всерьез и надолго. В данном случае – на три года. Так что же, это бьющая через край жизненная энергия человека пытается вырваться из пут симулякров победившего пластмассового мира? Или это молящийся кинобогу одержимый разбивает себе лоб?

Юрген Юргес: "И все же до сих пор мне кажется, что в лучших для творчества условиях мне работать не приходилось".

А главная гуманитарная идея Ландау состояла в том, что человек обязан быть счастливым.